АЛЕКСАНДР III И МУЗЫКАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА РОССИИ

Обыкновенно к 8 часам все уже были в сборе и ожидали приезда великого князя, который всегда отсылал свой экипаж обратно во дворец и приказывал приезжать за собой к полуночи. Он входил в залу всегда с сияющим лицом; высказывал свое удовольствие, когда не было отсутствующих членов кружка; его высочество любил, чтобы все были на лицо, чтоб оркестр был бы сильный, могучий. Мы это знали, а потому старались меняться в полку дежурствами, отговаривались от всяких родственных и других собраний, только ради того, чтобы не пропустить музыкальный вечер.

У генерал-лейтенанта Адельсона и графа Олсуфьева сохранены собственноручные записки цесаревича, которые он писал в тех случаях, когда по каким-нибудь, не зависящим от его высочества причинам, он не мог прибыть в наш кружок, или когда музыкальный вечер, назначенный в Аничковом дворце, приходилось откладывать до другого раза. По этим письмам можно видеть, что пропустить какое-нибудь одно собрание было уже большим лишением для цесаревича. Так, например, в одной записке его высочество пишет: «К сожалению мы так давно не играли»; в другой: «К великому огорчению вечер придется отложить». Перебирая недавно с графом Олсуфьевым, дорогие по воспоминаниям, собственноручные письма цесаревича, мы прочли в одном из них высказанное цесаревичем сожаление о том, что наш кружок собирается не довольно часто. Его высочество пишет так: «Нам следовало бы собираться по два раза в неделю». Наследник цесаревич отсылал эти записки всегда заблаговременно, чтобы дать возможность вовремя оповестить всех членов; а на конверте иногда делал надпись: «нужное».

Его высочество исполнял в кружке партию самого низкого баса на очень большом медном инструменте геликоне, в который надо было сперва влезть головой, а уже потом положить его на плечо. Великий князь заказал себе инструмент особенно больших размеров, потому что в геликоны обыкновенных размеров ему было трудно влезать. Этот инструмент своею тяжестью до того сильно давил на левый погон сюртука, что цесаревич перед игрой обыкновенно снимал сюртук и заменял его пиджаком, который оставался тут же в музее.

Великий князь часто беседовал с заведующим музеем лейтенантом Н. М. Барановым, который, внимательно следя в то время за развитием морского дела за границей, всегда находил много интересного сообщить его высочеству. Лейтенант Баранов сделался, хоть он ни на чем не играл, непременным членом нашего замкнутого кружка уж, не как хозяин того помещения, в котором мы играли, а скорее как лицо, к которому привык великий князь.

Наш кружок был в полном смысле слова замкнутый; во время сыгрываний, кроме участвующих, никто никогда не присутствовал. Желающих играть и умеющих держать в руках инструмент нашлось бы, очень много, но толку от них было бы мало; члены кружка вполне сознавали это обстоятельство, а потому были очень осторожны в своих просьбах принять в кружок кого-нибудь вновь.

В самом начале оркестром дирижировал Беккель; помощник заведующего хорами гвардии; после его смерти его заменил Шрадер; в позднейшее же время заведование перешло к Вурму, заведующему хорами гвардии, а Шрадер, как чудный корнетист, стал исполнять партию 1-го корнета.

Недостатка в хороших пьесах не было; выписанные из заграницы партитуры живо перекладывались на наш состав: потом аранжировались новые серьезные пьесы. Я сам увлекался аранжировками, и бывало, сидя где-нибудь в карауле, работал там над пьесами, которые часто были мне указаны самим цесаревичем.